Ржавчина

Поражал Я вас ржавчиною и блеклостью хлеба и градом все труды рук ваших; но вы не обращались ко Мне, говорит Господь.

...какие жалкие вещи действительное золото и действительное железо в сравнении с золотым железом, этим дивным металлом, который блестящ и не подвержен ржавчине, как золото, дешев и тверд, как железо!^[1]

Бывает белый кварц, плотный, ну, тот нам не рука, хотя в нем попадаются самородки, а вот такой кварц с ноздринками да со ржавыми натёками ― наверняк золото.^[3]

Первая корзина принесла немного. Кварц был хороший для золотоносной жилы: ноздреватый и ржавый от железных окислов, но видимого золота не оказалось.^[4]

Не есть ли догматизирование скорее болезнь религии, ржавчина, на ней образующаяся, и не нужно ли объявить во имя религии войну догмату?^[5]

...осколки снарядов. Они лежали повсюду, куда ни взглянешь, ржавые, полуприкрытые землей, большие и маленькие, острые и тупые. Ими был усеян каждый шаг...^[10]

Встаём. Свернём постель и бродим как в тумане.
Цвель по стенам, как пятна ржавых слёз.^[11]

Даже при комнатной температуре достаточно небольшой зарубки, чтобы в 3%-ном растворе поваренной соли титан начал быстро ржаветь.^[12]

...обилие теологической литературы еще не доказывает существование бога. Наличие ржавого железа тоже ничего не доказывает, потому что ржавчина — это всего лишь конечный результат какого-то процесса. Но какого?^[13]

Ржавчина насыпалась холмиком вокруг танка, но и сквозь ржавчину просунулись острия травинок, густо, хотя и угнетённо, светились цветы мать-и-мачехи.^[15]

...кварц составляет основу песка и пыли, которая за годы, десятилетия и века поедает, подобно ржавчине, всё, что мягче кварца.^[17]

Железо. Твердейший и упружейший из всех металл, но не столь ковкий, однако вязкий, звонкий; цветом иссера-голубоватый, в изломе искреющий, на воздухе и в воде ржавеющий, на огне и даже от трения скоро разгорячающийся, а чтоб расплавилось, требует жесточайшаго для себя огня.^[18]

Химія показываетъ, что отъ соприкосновенія съ перекисью желѣза, т. е. однимъ изъ видовъ ржавчины желѣза, этотъ <светильный> газъ разлагается на свои элементы, которые при этомъ соединяются съ составными веществами ржавчины и образуютъ твёрдыя тѣла, не увлекаемыя уже газомъ. Эта операція производится въ широкихъ жестяныхъ чанахъ, въ которые кладутъ порошокъ темнаго цвѣта, состоящій изъ смѣси желѣзнаго купороса, извести и древесныхъ опилокъ.^[20]

Оказывается, что один из самых прочных и коррозиеустойчивых металлов ― титан легко разрушается в солёной воде. Даже при комнатной температуре достаточно небольшой зарубки, чтобы в 3%-ном растворе поваренной соли титан начал быстро ржаветь. Новые данные показывают, что коррозия титана в растворах солей идет даже когда никаких трещин на металле нет. Таким образом, использовать этот широко применяемый в самолётостроении металл для постройки кораблей (как это предполагалось ранее) вряд ли удастся.^[12]

Существует ли коррозия? Этот вопрос не так уж нелеп, как может показаться на первый взгляд.
В море книг, статей, инструкций по борьбе с коррозией ее существование считается очевидным. Однако вращение Солнца вокруг Земли — тоже очевидный (в прямом смысле слова) факт... А обилие теологической литературы еще не доказывает существование бога. Наличие ржавого железа тоже ничего не доказывает, потому что ржавчина — это всего лишь конечный результат какого-то процесса. Но какого? Видимо, всех удовлетворит такое определение: коррозия это разрушение материалов из-за химического взаимодействия с окружающей средой. Вспомним теперь школьный опыт: в аппарат Киппа засыпают гранулы цинка и наливают раствор соляной кислоты — металл растворяется, выделяется водород. Но почему разрушение стали или того же цинка на воздухе, в воде или промышленной установке, заполненной кислотой, называют коррозией, а к растворению цинка в аппарате Киппа этот термин не применяют?^[13]

Смазывай маслом до самых ручек каминные щипцы, кочергу и лопатку не только для того, чтобы они не ржавели, но и для того, чтобы людям, любящим соваться не в своё дело, неповадно было мешать жар в печи и изводить хозяйский уголь.

В самом деле, какая жалкая вещь ― действительное яблоко в сравнении с алмазными и рубиновыми плодами аладдиновых садов, какие жалкие вещи действительное золото и действительное железо в сравнении с золотым железом, этим дивным металлом, который блестящ и не подвержен ржавчине, как золото, дешев и твёрд, как железо!^[1]

Раздувая с силой мехи, Ильмаринен вскоре увидел, что ржавчина превращается в жидкую искрящуюся массу железа. И вдруг железо взмолилось к нему человечьим голосом, прося прекратить эти мучения на ярком огне.^[21]

Прибавлением к стали никеля, хрома, марганца, а в последние годы ванадия, вольфрама, молибдена ― удалось достигнуть поразительного улучшения во всех её свойствах. В частности, при очень большом проценте никеля, а также хрома, удалось получить так называемую нержавеющую сталь, действительно почти совершенно не дающую ржавчины.^[22]

Сплав бериллия с железом не поддается действию жара и ржавчине. Сплав бериллия с медью приобретает свойство стали ― его можно закаливать, и бериллиевая закаленная бронза не теряет закала даже при красном калении.^[8]

По иронии судьбы, чем больших успехов достигала металлургия в добыче и очистке олова, тем хуже этот металл вел себя в повседневном использовании. Когда инструменты, монеты и даже игрушки из чистого олова замерзают, их начинает разъедать беловатая «ржавчина», похожая на морозные узоры на окне. Это вещество постепенно образует пузырьки, которые проникают в олово и крошат его, пока оно не рассыпается в пыль.^[16]

Кварц ― водораздел между драгоценными и недрагоценными камнями. К драгоценным относят те, которые твёрже кварца. Кварц легко царапает стекло, кварц составляет основу песка и пыли, которая за годы, десятилетия и века поедает, подобно ржавчине, всё, что мягче кварца.^[17]

Не к квартире профессора шли: завернули на двор, что напротив, и расположились как раз перед желтеньким домом; за ними кривился сарайчик ветхий с промшелой, ожелченной мохами крышей, с промшелым забориком, с прелою кучей, где мусоры розовые или серо-синявые, ― гнилью цве́ли; вся трухлявая гнилость кричала из черно-зеленого крапа предметов на желтом на всем, ― выпирающей ржаво-оранжевой рыжью.^[23]

А в низком угловом кабинете, выходящем окнами к бастионам крепости, потомок Петра чугунным упрямством сдерживал взъерошенную убийством отца Россию. Перед ним через стол в таком же кожаном кресле, как и царь, сидел, выделяясь ушами, великой и загадочной воли человек. Медленно, скрипя ржавыми колесами, поворачивался Санкт-Петербург на русское ― слишком русское…^[24]

Во все стороны торчали корни, всякие: и прямые, и кривые, и толстые, и тонкие, и чёрные, и белые, и бурые, и словно покрытые ржавчиной, а на ощупь извилистые и мускулистые, как змеи. Я украдкой тянул к ним руку и думал: «А может, и в самом деле медянка? Она же рыжая».^[25]

Документы нашего прошлого уничтожены, караульные вышки спилены, бараки сровнены с землей, ржавая колючая проволока смотана и увезена куда-то в другое место. На развалинах Серпантинки процвёл иван-чай — цветок пожара, забвения, враг архивов и человеческой памяти.^[26]

На стене, красовавшейся переплетами кирпичей, висели железные шишаки грубой работы, колонтари (латы), писанные серебром, и простые, железные, на которых ржавчина въелась кровавыми пятнами...^[27]

Неумолимое время наложило печать на эти пряники. Они покрыты сладкой ржавчиной и плесенью. Покупайте эти пряники, но держите их, пожалуйста, подальше ото рта, не то быть беде! То же можно сказать и о сушёных грушах, о карамели.^[2]

Спустившись в канаву, он набрал несколько камешков и вернулся с ними в экипаж.
― Вот не угодно ли вам полюбоваться, ― торопливо говорил он, рассматривая несколько кусков ноздреватого кварца.
― Это что такое, по-вашему? Кварц… Какой кварц? Настоящий золотой кварц… Уверяю вас, что правда. Уж эту музыку мы отлично знаем… Можете быть уверены, что мы сейчас едем по чистому золоту. Ей-богу! Бывает белый кварц, плотный, ну, тот нам не рука, хотя в нем попадаются самородки, а вот такой кварц с ноздринками да со ржавыми натеками ― наверняк золото.^[3]

Прошло, по крайней мере, полчаса, пока веревка на вороте не дрогнула, а из дудки донесся детский голос:
― Подымай!.. Первая корзина принесла немного. Кварц был хороший для золотоносной жилы: ноздреватый и ржавый от железных окислов, но видимого золота не оказалось.^[4]

Смотрю, мой сидит, всё лицо в гари, и ржа в бороде от железа. Глядит волком. Вынул бутылку, хотел пробку выбить, потом сразу трах горлышком об угол, отбил, выпил половину и соседу ткнул: пей!^[30]

Итак, я гордился своим новым железным телом и уже не боялся заколдованного топора. Мне страшна была только ржавчина, но я всегда носил с собой масленку. Только раз я позабыл её, попал под ливень и так заржавел, что не мог сдвинуться с места, пока вы не спасли меня. Я уверен, что и этот ливень обрушила на меня коварная Гингема…^[33]

В тупиках на прогнивших, вдавленных в землю шпалах и рельсах стояли паровозы.
Паровозное кладбище напоминало картину из «Руслана и Людмилы». В поле лежат русские богатыри в разбитых шлемах, сквозь кольчуги проросли деревья, в обломках щитов вороньи гнезда; и, наверное, там так же кисло пахло ржавчиной и стояла тишина, полная таинственных шорохов и птичьих писков.
Некоторые паровозы лежали на боку. Весенние потоки постепенно размывали под рельсами землю, и паровозы падали. Лужи на кладбище были ярко-рыжего цвета от растворенной ржавчины. И даже лягушки, которым полагается быть зелеными, приняли здесь ржавый оттенок.

Я не видел «нетопыря». За долгие годы неподвижности он слился с местностью, утратил и цвет, и геометрические очертания. Взглядом я искал его как на загадочной картинке.
Поставив мотоциклет, Бережков быстро зашагал по поляне. Я шел за ним и вдруг совсем близко различил два увязших огромных ржавых колеса, напоминающие чем-то пароходные, высотою чуть ли не до макушек леса. Да, передо мной был словно остов странного, фантастического парохода. Я различил короткий, клинообразный, как у ледокола, нос и округлую, тоже массивную корму.
Еще несколько шагов, и я мог взяться за колесо рукой. Слой рыжей ржавчины легко отломился и раскрошился в моих пальцах. Толстые железные плицы виднелись лишь в верхней половине колес; внизу их скрывал молодой березняк. Задний каток почти целиком ушел в почву; там возвышался лишь твёрдый замшелый горб. На всём «нетопыре» не сохранилось ни единой гайки. Все, что можно было отвинтить, сбить или оторвать, было отвинчено, сбито и унесено. И все же стальная махина уцелела.^[34]

Горьковатый запах полыни неподвижно стоял в нагретом воздухе; я нагнулась, чтобы сорвать скромный серо-зеленый пучок, и увидела в траве незаметные на первый взгляд осколки снарядов. Они лежали повсюду, куда ни взглянешь, ржавые, полуприкрытые землей, большие и маленькие, острые и тупые. Ими был усеян каждый шаг ― можно было подумать, что железный дождь сутками, без устали, лил на этот затерянный в степи невысокий холмик.^[10]

И хотя погода стояла жаркая, с ветреными полднями и тихими комариными зорями, все, все говорило о приближении осени; на дальних сопочках, покрытых мелким леском, проступили кумачовые пятна бересклета, невысокие лиственницы на звонаревском кладбище порыжели, словно покрылись ржавчиной...^[35]

На пирсе было тесно от громадных тюков высушенных сиреневых и бурых водорослей, от бочек с цементом, труб, рельсов, пачками ржавеющих возле стен низкого склада.^[36]

Вот сейчас наш корабль отвалит от причала и уйдет в неизвестность. Он стар, этот корабль. Корпус его скрипит. Ржавчина его изъела. Лишь краска свежа на его бортах и дыры аккуратно заткнуты тряпочками; хоть и тряпочками, а заткнуты...^[37]

Фельдфебель, рота смазана?
― Так точно, вашбродь, накормил!
― Выдай на привале по банке щелочи, чтоб ржавчину смыло.
― Слушаюсь!
Под щёлочью в роте понималась винная порция, под смазкой ― еда.^[14]

― Замечай! ― мотнул головой Ланцов на танк, вросший в землю, пушечкой уткнувшийся в кювет. Машину оплело со всех сторон сухим бурьяном, под гусеницами жили мыши, вырыл нору суслик. Ржавчина насыпалась холмиком вокруг танка, но и сквозь ржавчину просунулись острия травинок, густо, хотя и угнетённо, светились цветы мать-и-мачехи.^[15]

Лаборанты в черных затрапезных халатах перетаскивали тяжеленные, малость припудренные ржавчиной стальные бруски. На ступеньках крыльца стояли облепленные стружкой бутылки с кислотой, вакуумный насос, панель, напичканная реле и сопротивлениями, черная узкогорлая бомба с жидким аргоном.^[38]

Эти же листки, свежие и в волдырях от крупного дождя, с размазанными, словно слизанными отпечатками подошв, заволакивало ветром в узкие колодцы полуподвальных окон, где они забивали махровые от ржавчины оконные решетки вместе с веснушчатыми листьями берёз...^[39].

Добродушие его покрылось ржавчиной обиды, хотя, кроме своего слабого здоровья, винить ему было некого. Славные прежде арабы были переименованы в «черных обезьян»; толстые женщины на пляже получили желчный ярлык: «Genetischer Sondermull»; конная полиция превратилась в «ослов на лошадях», океан стал противным, ветер ― холодным, а еда ― невкусной.^[40]

Ведь если пощады в словах нет,
ведь если не выплыть из тины, —
припомните: ржавчиной пахнет
затупленный нож гильотины.

И золото, скрытое в ржавых мхах,
В прохладном песке ручьев,
Стекает, как желтый тяжелый прах,
В походный брезент мешков. <...>
И в тихой долине, где мгла и лень,
Где клюква и ржавый мох,
Копытом ударит седой олень
О золотой кусок… ^[43]

Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти все готово.
Всего прочнее на земле — печаль,
И долговечней — царственное слово.^[7]

― Эй, подымайся, пёс!
Встаём. Свернём постель и бродим как в тумане.
Цвель по стенам, как пятна ржавых слёз.
Потеки мыльные от мерзостной лохани,
За окнами ― безлюдье, сумрак и мороз.^[11]

усталое железо чей расцвет
поделен между ржавчиной и светом
вечернего подкрашенного хной
приплюснутого солнца ― да и нет
отчетливых границ, присвоенных предметам
и ноющих, как шов, от боли неземной...